| Литературное общество Ingenia: Анастасия Галицкая - Сидела кошка на окошке... | | Сидела кошка на окошке... | | На окошке сидела кошка…
Нет!
Кошка сидела на окошке…
Или!
Сидела кошка на окошке,
Гоняла лапкой стаю мошек,
Мой маленький, пушистый зверь,
Где ты теперь, где ты теперь?..
Моя Васька, конечно, давно уже умерла. Но я же не видела КАК и не знаю КОГДА это произошло. Значит, ещё есть надежда?..
Сколько лет живут кошки? Я почему-то не хочу этого знать. С тех самых пор, когда поняла, что Васькин срок давно вышёл.
* * *
Я нашла её в лифте и принесла домой. Не знаю, отчего мама не выкинула её на улицу. Она и тогда, и теперь, и всегда ненавидела саму мысль о животном в доме. Васька была очень больна. Я поняла это сразу и понесла грязновато-серый комочек свалявшейся, комковатой шерсти к ветеринару.
Странно, но нас не прогнали. Нас записали в огромную, похожую размером на энциклопедический словарь, книгу. «Василиса Георгиевна Галицкая» чётким и неожиданно красивым почерком вывел доктор, уточнив предварительно имя моего папы.
- Её будут звать совсем, как твою сестру, - сказал Айболит.
- У меня нет сестры, - удивилась я.
- Теперь есть.
Доктор ошибся – Васька так никогда и не стала мне сестрой. Слишком уж она была независима. Она умела поставить себя на пьедестал, а меня на своё место. Она позволила мне заботиться о ней, лечить её, чесать за ушком в строго отведённое время… Она даже позволила мне однажды попробовать специально для неё сваренную рыбу. Рыба была вкусной…
Спала Васька, забравшись в мой пододеяльник. Там она сворачивалась в клубок и ощутимо давила на ноги своим малым, но вполне ощутимым весом. Вертеться в кровати Васька мне не позволяла – начинала царапаться прямо сквозь ткань, или просто запускала свои когти в беззащитные ноги.
Но я её любила! Очень-очень! Она так умела меня утешить… Ляжет, бывало, на коленки, развалится вальяжно, упрётся тремя лапками в живот, а четвёртой помахивает в воздухе. Забавная… Потом она выросла и перестала умещаться на моих коленках. И мы пересели с кресла на диван. Васька ложилась рядом, прижималась пушистой спинкой к моей ноге и принималась мурлыкать. Она закрывала глаза и делали вид, что не чувствует моей руки, гладящей и теребящей её шёрстку.
Наступила очередная весна. Очередная в моей, но не в Васькиной жизни. Весна пробудила в моей ещё недавно маленькой кошечке дремавшие до поры до времени инстинкты, и она запросилась на волю. Васька, наверное, и сама точно не понимала зачем, но всё кричала, и кричала. Надрывно, некрасиво, громко и настойчиво.
Маме это надоело и она выпустила Ваську на лестничную клетку. К шикарному, великолепному, красивейшему коту Маркизу, жившему королём в уютной квартирке на седьмом этаже. При Маркизе жила Ирина Сергеевна – милая, тихая старушка, совсем не похожая на своего наглого кота-зазнайку.
Ваську выпустили к Маркизу утром, а уже вечером она исчезла. То ли кто-то выгнал, то ли сама сбежала…
Я плакала, мама откровенно радовалась, папа молчал. Утешала меня одна только Ирина Сергеевна. Она утешала, а вредный Маркиз только посматривал снисходительно и всем своим видом показывал, что исчезновение какой-то простонародной, полосатой дурочки его ничуть не заботит. Он и не вспомнил о ней. И от этого мне становилось ещё обидней. Я-то думала, что у них будет любовь…
Искать Ваську было тяжело. Особенно из-за «нестандартного» имени. На мой крик, призывающий беглянку вернуться, из подворотен и полуподвалов высовывались бомжеватого вида мужики и весело вопрошали: «Девочка, ты не меня ищешь?» С тех пор я пребываю в абсолютной уверенности, что имя Вася – самое распространённое на белом свете.
Васька нашлась примерно через месяц. Она сидела на трамвайной остановке и совершенно не возражала, когда я, обалдевшая от всепоглощающего счастья, подхватила её на руки, узнав идеально правильный и симметричный вензель на круглом, тёмно-сером лбу, разглядев круто свёрнутые в спираль усы справа - примета, оставленная пламенем газовой конфорки - и огромное, черное пятно на верхнем нёбе.
Вскоре у Васьки появились три котёнка. Она гордо вывела их из-под ванной недели через две после рождения. Васька брала каждого по-очереди и клала на диван - хвалилась. Котята были замечательными!
Первый - вылитый Маркиз – бело-черный, очень красивый, длиношёрстный мальчик. Именно так – бело-черный. У него всё было наоборот – на белом фоне чёрные очки на мордочке, черный кончик белого хвоста, чёрные носочки и галстук. Таких котов я больше никогда и не видывала.
Второй был совершеннейшим пестряком. Всех цветов, какие только можно себе вообразить на кошке. Пятнышки мелким бисером были разбросаны по шкурке средней пушистости и даже глазки, казалось, были пятнистыми.
Третий – девочка – получился у Васьки самым маленьким. Котёнку передались все материнские признаки. Он был серо-полосатым, мало-пушистым, а на лбу красовался почти королевский вензель – ярко-белая буква Ж.
Васька сразу же взяла их в ежовые рукавицы. Она воспитывала их именно так, как воспитывали и её. Она предъявляла им все те требования, без выполнения которых, как, видимо, она понимала, её саму держать бы не стали.
Я видела своими глазами, как она, лупила описавшегося на кухонном кафеле котёнка, а потом, взяв его в зубы, отнесла в туалет и посадила в специальное судно. Ни единого раза никому из нас не пришлось подтереть за Васькиными детками ни одной лужицы! А как она гоняла их с тюлевых занавесок, по которым когда-то очень-очень давно – чуть больше года тому назад – так любила вскарабкиваться и сама, пока не была поймана и наказана щелчком по розовому носу.
Котятам было три месяца, когда ветеринар сказал, что их уже не просто можно, но нужно отдавать, если мы, конечно, не собираемся оставить их у себя навсегда. Папа положил всех троих в корзинку, накрыл маленьким, игрушечным покрывалом и увёз на Птичий рынок. А я осталась плакать с Васькой.
Мы плакали громко, хором. Плакали и подвывали от горя. Мне было жалко котят, у которых больше никогда не будет мамы, мне было жалко Ваську, бегавшую по квартире в бесплодных поисках своих милых деток. Она как будто сошла с ума! Это было страшное зрелище. А ведь Айболит обещал! Он сказал, что Васька их сразу забудет, что три месяца – это более, чем достаточно! И я плакала, как заведённая…
Васька заболела. Она перестала есть, отказывалась от воды, а потом я увидела, что ей больно лежать на животе. Айболит долго удивлялся и поставил диагноз – мастит. Мы мучили Ваську целый месяц. Через день ей делали уколы, через день я сама массажировала её животик, как научил доктор. Васька не хотела поправляться. Она не хотела больше дружить со мной. Она перестала спать на моих ногах. Она не могла мне больше верить – я её предала! Я отняла у неё детей.
Летом мы вывезли Ваську на дачу. Мама надеялась, что там она сбежит и назад – в Москву - привозить будет уже некого. Но Васька не сбежала. Она просто гуляла сама по себе, как все её дикие родственницы и приходила только, чтобы поесть. Впрочем нет. Ещё она чуть не каждый день сообщала мне о своём времяпрепровождении. Доказательства её полезной деятельности я находила то на своей кровати, то рядом с ней. Васька трудилась не покладая лапок и хвоста, чтобы освободить наш участок от всякой нечисти. К таковой она относила мышек, лягушек и ящериц. Их несчастные истрёпанные трупики я и находила чуть не ежедневно. Васька, видимо, считала, что таким образом отрабатывает свой хлеб. Она не желала быть нам ничем обязанной.
А потом она взялась за белок… Дупло, в котором всегда они жили находилось на огромной высоте – под самой кроной стройной, старой корабельной сосны, каких очень много в Удельной. Общеизвестен факт – кошки бояться высоты. Они залезают на деревья только от большого страха, спасаясь от погони, например, но слезть им всегда бывает очень тяжело… Всем, но не Ваське! Несколько раз я с восторгом и ужасом одновременно наблюдала, как она взбирается вверх к дуплу. Она распластывалась на стволе, резко вскидывала поочерёдно лапы и вонзала острые когти в кору. Я кричала, шумела, я стучала палкой по дереву, пытаясь согнать Ваську вниз и не допустить очередного смертоубийства, но она никак на меня не реагировала. Она спускалась вниз так же – хвостом вниз, держа в зубах очередной рыжевато-серый трупик. Васькиному упорству и смелости можно было позавидовать. Бельчат было четыре… Бедная, бедная белка-мама…
Мы вернулись в город и вскоре Васька снова начала орать и проситься на улицу. Мама не стала долго терпеть и отнесла её к себе на работу. Вернее, она так мне сказала. Что Васька будет жить в таком специальном маленьком домике для кошек, который построили рядом с их институтской столовой. Там ей будет весело – в компании таких же, как она сама, кошек и котов. Столовая находится за забором, меня туда пустить не могут, но это не страшно, потому что мама обещает каждый день Ваську навещать и носить ей всякие вкусности.
Сама не знаю, поверила ли я в это… Наверное, поверила, было бы слишком страшно не поверить. Это случилось так неожиданно… Просто однажды я пришла из школы и никто не выбежал мне навстречу, и до самого вечера я искала, и искала свою Ваську, боясь поверить, но уже понимая, что мама сделал то, что обещала сделать уже давным-давно…
Я ужасно скучала…
Я скучаю до сих пор. Иногда, чтобы побыстрее уснуть, я кладу себе на ноги маленькую диванную подушку-думочку… Порой на кистях моих рук проступают вдруг старые, теперь уже очень старые, белые, тонкие полоски – следы Васькиных когтей. Я смотрю на них и, вспоминая мою маленькую подружку, не могу понять, как случилось, что это существо, жившее рядом со мной своей собственной жизнью всего-то года полтора, так глубоко, прочно и навсегда поселилось в моей душе…
…её просто не стало на этом свете и она теперь только и может, что смотреть на меня откуда-нибудь сверху из своего кошачьего рая в минуты, когда воспоминания пробуждают её из глубокого, вечного сна.
| | |
| |
